Как я учила вьетнамский

Я везла по горному серпантину автобус, груженный русскими туристами. Они разглядывали вывески на вьетнамском языке и ржали. «Господа, очень неполиткорректно называть диакритические знаки кракозябрами», - дребезжала я в микрофон. «Значки указывают на тональность гласных. Например, если вы неправильно произнесете название старого сайгонского рынка Чо Ку, то получится пенис». При слове «пенис» туристы перестали ржать и отложили пакеты с завтраком.


Я обрадовалась вниманию и бросилась вещать про историю вьетнамской письменности. Как сначала множество вьетских племен говорило каждый на своем диалекте и это множество друг друга не понимало, а потом пришли китайцы и десять веков подряд всех учили писать своими иероглифами. Учили бесплатно, но тех, кто плохо усваивал знания, наказывали раскаленным железом.
Потом китайцев победили, и язык захватчиков заменили языком для извращенцев, где для написания одного-единственного слова нужны были два значка: китайские иероглифы обозначали смысл слова, а вьетнамские показывали, как до этого смысла добраться – объясняли произношение. В 16 веке один сердобольный монах решил помочь вьетнамцам и придумал им новый алфавит - с латинскими буквами. Такой язык был понятен любому европейскому колонизатору и обеспечил стремительное порабощение Вьетнама французами. «Этот алфавит состоит из 29 букв, и им вьетнамцы пользуются по сей день», - бодро закончила я. Туристы мирно спали.

Спустя пару дней я поехала смотреть новые экскурсионные объекты, среди которых была старая железнодорожная станция. Путеводитель обещал, что это «замечательный образец ар-деко и милая копия станции нормандского Довиля». Таксист, в отличие от путеводителя, не обещал ничего – он бросил взгляд длинного глаза на бумажку с адресом и куда-то помчался.

Мы ехали 5 минут, 10, потом еще 20. Потом я поняла, что мы ездим кругами. Я снова ткнула адресом в глаз таксисту. Мужик заулыбался и начал вертеть ладонью – к тому времени я уже знала, что означает этот жест. В зависимости от ситуации это либо отказ, либо отрицание. В моем случае это значило, что мы накручиваем счетчик уже полчаса, потому что таксист решил угадать, где находится конечная точка маршрута. «Do you know where’s this place?» - прокричала я человеку, для которого английский есть просто забавное сочетание звуков. Он опять улыбнулся и продолжал кружить нас по городу.

Я выкрикивала странные английские слова, которые ассоциировались у меня с вокзалом и поездами. У таксиста они вызывали только улыбку. Я изображала паровоз: надувала щеки, крутила руками как колесами, пускала дым из ушей, дудела. Человек за рулем из вежливости отвернулся, думая, что мне нехорошо. Наконец, в ход была пущена тяжелая артиллерия – ручка и блокнот. Я нарисовала поезд в традициях минималистов, даже ребенок понял бы меня. Таксист тоже подумал о детях и подкатил к парку аттракционов: на входе стоял разноцветный паровоз. Из окна паровоза торчала голова Микки-Мауса, точнее, это было то, как вьетнамцы его себе представляют.

Я устала и хотела незаметно исчезнуть - счетчик показывал триста с чем-то донгов, около 15 долларов. Видимо, таксист это понял. И тогда случилось чудо. Он достал мобильник, немного в него покричал и дал трубку мне. «Hello, Madam! Where do you need to go?» - лилось оттуда. На следующий день я купила разговорник.

В Китае я бы никогда не купила разговорник. Потому что иероглифы – страшные. А вьетнамский с привычными латинскими буквами казался старым знакомым, который на время переоделся в дизайнерскую одежду, но мы все знаем, что он нормальный мужик. Купленный разговорник был на английском, и это делало транскрипцию космически непонятной.

В целом, книжка составлена грамотно – в транспорте, шоппинг, еда. Даже есть разделы, помогающие социализироваться: «pick-up», «sex», «leaving» - причем, именно в этой последовательности. Не знаю, насколько сильной должна быть страсть к языку, чтобы запомнить фразу «Я не буду делать это без защиты» - на вьетнамском это полтора десятка слов. Видимо, у автора словарика не очень позитивный сексуальный опыт, если он включил предложения типа: «Не волнуйся, я сделаю все сам» или «Давай отнесемся к этому с юмором».

Однако я отвлеклась. Спустя несколько дней стало ясно: никакой разговорник мне не поможет. Потому как если вы знаете, как пишется вьетнамское слово, то вам же хуже. Ибо те буквы, которые вы видите – их на самом деле нет. Половина согласных читаются как «р» или «з», другая половина не произносится, а выдавливается носом. Что касается гласных, то запомнить и научиться использовать все тональности практически невозможно без музыкального образования.

На заправках меня игнорировали, в магазинах смеялись, а в ресторанах просто издевались: «Суп би син лой», - попросила я любимый тыквенный суп. Вежливо попросила. Ведь специально из-за супа приехала в эту забегаловку, пахнущую мертвыми черепашками.

Через минуту официант принес вместо супа пиво, beer. По-вьетнамски тыква - «bi», но, видимо, мои синяки под глазами говорят скорее о пивном алкоголизме, чем о пристрастии к здоровой еде. С тоской посмотрев на потную бутылку, я раз десять повторила, что хочу «суп би». Блокнота в этот раз с собой не было, так что объясняла на пальцах. Как это? Вот и официант тоже не понял. Зато через полчаса гордо внес тарелку бульона с кусками мяса. «Soup beef!» - гордо возвестил он. Я проглотила и обиду, и суп.

Время шло. Языковой барьер уже начал сказываться на работе. Однажды мне нужно было перевести меню. Гугл-переводчик выдавал удивительные штуки вроде «рис с козявками» и «суп из нефтяных продуктов глубокой переработки». Но с грехом пополам я одолела 20 страниц. Говорят, в тот ресторан русские так и не ходят.

«Заведи себе местного парня», - советовал мне один вьетнамский гид. «За неделю заговоришь, и акцента не будет». История доказывала обратное: русская гидесса Наташа вышла замуж за вьетнамца и 8 лет не бум-бум. Точнее, бум-бум был, но другой – так здесь называют секс. Наташа молчала как рыба, ругалась на мужа исключительно по-русски. И только когда пришло время рожать, ее прорвало. В роддоме она вспомнила все слова, которые услышала до этого. Наташин ребенок говорит с ней по-вьетнамски. Я не хочу рожать от вьетнамского любовника. Да и товарищ мой, наверное, не разрешит.

Наконец, само провидение захотело, чтобы я начала учить вьетнамский. И послало на встречную полосу какого-то чудака. Байк разбит, я в лежу на обочине и объясняю санитарам, что меня нельзя тащить на носилки за ноги. Точнее, ору благим матом, а они смущенно продолжают дергать меня за разбитую ногу.

В клинике было не лучше. «Сё каласо!» - улыбался доктор, радуясь новому пациенту. Швы накладывали в шесть рук и столько же глаз – практиканты медучилища изучали строение тела белой женщины. «Сё каласо!», - счастливый доктор похлопал меня что есть мочи по больной ноге.

За несколько дней, проведенных в клинике мне так и не удалось объяснить ему, что же у меня болит. К тому же доктор оказался военным хирургом – не надо объяснять, насколько смешными ему кажутся болячки человека с полным комплектом рук и ног.

Счастье – это когда тебя понимают. А когда нет – больно. Я приехала во Вьетнам не просто на зимовку, мне действительно нравятся эти невысокие упрямые люди, которые умеют улыбаться как ангелы. Которые победили китайцев и американцев. Которые умеют работать при 35-градусной жаре. Которые за полвека построили тысячу храмов и возвели десятки разнокалиберных Будд. Которые разговаривают на своем сложном языке так быстро и так громко.

И я выучу этот язык. Моему будущему преподавателю вьетнамского языка Биню около тридцати и он хорошо говорит по-русски. На самом деле его имя не Бинь. Просто он восемь лет прожил в Москве и каждый день слышал свое имя – в метро, на работе и даже в мавзолее Ленина. Это любимое русское слово из трех букв, которым испещрены все российские заборы. С вьетнамского, кстати, переводится как «командир». Так-то.